В поисках Хармса - Марина Махортова

– Однако!!! – вновь протянул Даниил Иванович и посмотрел на меня еще серьезнее и внимательнее. – Похоже, у нас и правда будет интересный разговор. А вас не смутит предложение побеседовать у меня дома? К тому же, как я понял, вы и шли именно ко мне, верно?

– А что, разве это улица Маяковского, дом 11? – спрашиваю я, теряя остатки храбрости.

– Надеждинская, для меня эта улица по-прежнему Надеждинская.

– Как Петербург и Царское село. Я помню. И маму вашу звали Надежда, это я тоже помню. Ой, сейчас вы опять скажете – однако!

– Не бойтесь, не скажу. – доверительно сказал Даня, наклонившись прямо мне в ухо. – Но, какая вы прелюбопытная барышня, Марина Кирилловна! Весьма прелюбопытная… Идемте же, прошу вас. – и Даниил Иванович протянул мне руку.

В передней квартиры, о которой я столько слышала, темно. Даня включает тусклую лампочку и помогает мне раздеться у зеркала. В нем я вижу себя – действительно барышней лет 17-ти. Как все перепуталось, время и мое ощущение себя.

– Как интересно вы одеты, Марина Кирилловна. Шубка совсем новая, не из бабушкина сундука. И шаль оригинальная! Расцветка – просто в духе времени, авангард! Казимир был бы в восторге! – поглаживая мой шарф, сказал Даня.

– Казимир, это Малевич? Надо же, никогда не думала, что одета в духе супрематизма. – удивленно ответила я.

– Вы знаете Малевича? Но откуда? И позвольте, сколько же вам лет? – воскликнул мой двоюродный дед Даниил тридцати с небольшим годов.

– Разве у дам спрашивают о возрасте? – загадочно улыбаясь, задала я встречный вопрос – Ох, знал бы мой молодой дедушка, сколько лет его внучке на самом деле. – и тут же одергиваю себя – Еще кокетничать с ним не хватало!

Вглубь квартиры ведет длинный и широкий коридор. Видны темные шкафы с книгами вдоль стены, слышны женские голоса на кухне и чьи-то быстрые шаги.

– А вот и моя сестра Лиза – Даня кивает в сторону темноволосой девушки, что показалась в передней. Она с холодным интересом разглядывает меня.

– Здравствуйте, очень приятно! – Ну вот мы и встретились, бабушка! – думаю я.

– Лиза, это Марина Кирилловна, ко мне – говорит Даня.

Бабушка Лиза, слегка наклоняет голову и без улыбки, молча уходит прочь.

– Не обижайтесь, прошу вас. У Лизы непростой характер.

– Как и у всех в нашей семье! – подтверждаю я.

– Как? – переспрашивает Даня.

– В вашей семье. Я просто оговорилась.

Данина комната, куда меня приглашают, могла бы удивить неподготовленного человека, но не меня. Я лишь усмехаюсь, замечая знаменитый бумажный абажур над столом с рисунками Дани. Он же внимательно наблюдает за моей реакцией и похоже не понимает ее. Так ему и надо! – злорадствую я – Будет знать, как ставить в тупик других людей своим поведением.

– Прошу вас, садитесь. – с легкой обидой в голосе произносит Даниил Иванович.

Я усаживаюсь за стол, нервно соображая, что я могу сказать ему.

– Итак? – Даня вопросительно поднимает брови.

– А Иван Павлович дома? – выпаливаю я.

– Вы знаете моего отца? Еще любопытнее! Может, вы и шли к нему?

– Я, конечно, очень, очень хочу видеть Ивана Павловича, но тому, о чем я хочу рассказать, поверить можете только вы.

– А вам зачем-то это нужно?

– Вы верите в возможность чуда? В то, что подчас объяснить невозможно.

– Ну допустим! Знаете, мне что-то ужасно курить захотелось. Вы не против?

– Трубку, конечно! У вас же их много, разных. Курите, куда деваться!

– Вы так много обо мне знаете, это даже подозрительно.

– А я сейчас расскажу.

– Вообразите, что вы можете оказаться в прошлом, перенестись в другое время. Заманчиво, правда? – интригующие начала я.

– Недурно, согласен. Но что же дальше? – ответил Даня.

– А где бы вы хотели оказаться? – продолжала я.

– Не понимаю, к чему вы ведете? – пожал плечами Даниил.

– Ну подумайте, у вас была бы возможность помешать дуэли Пушкина, или уберечь от покушения государя Александра П, или даже спасти Христа? Как вам? – продолжила я. – Лично меня подобная перспектива всегда воодушевляла.

– Серьезно? Вы мечтали спасти Спасителя? Оригинально! Нет, подобных планов, признаюсь, я никогда не строил. Да и зачем? Что случилось, то случилось. А то, что должно случится, произойдет непременно. Или вы намерены меня убедить в обратном? – делает вывод Даня.

– Ну наконец-то! Я хочу рассказать о том, что МОЖЕТ случиться в будущем. Хочу спасти вас.

– Но я же не Государь и не Иисус? Зачем вам это?

– Ну почему вы мне не верите? Мне даже хочется вас стукнуть. Я знаю, как звали ваших бабушек и дедушек, и прапрапрадедушек тоже! Знаю о вашем детстве, о дядях и тетях, о вашем отце и много другое, чего я не должна знать! Вы можете это объяснить? – нервничая, я стала драть пальцы. Еще одна дурная привычка из детства. Заметив взгляд Дани, быстро спрятала руки под стол.

– Не стоит так горячиться. И вот что, давайте, выпьем чаю. Виноват, что не предложил раньше. – убирая со стола бумаги и грязные стаканы, невозмутимо проговорил Даниил.

Я поняла, что ничего у меня не получается. Как мне заставить кого-то поверить в совершенно невероятную историю, если даже такой невероятный человек, как Хармс, относится к моим словам скептически.

– Вот извольте, я принес чай! Угощайтесь, прошу! Баранки, правда, совершенно каменные, можно сломать зубы. Не иначе, как из каменного века! Чем вам не машина времени в действии? – с галантным поклоном предлагает Даниил Иванович.

– Шутите! Знаете, одна моя…, ну не важно, в таких случаях говорит: «шутка – самосмейка, сам пошутил, сам посмеялся». – не сдержалась я.

Даня чутко уловил смену моего настроения.

– Да вы сердитесь! Знаете, в вашей манере говорить со мной определенно есть что-то странное. То, вы кажетесь мне совсем девочкой, то вдруг строгой тетушкой, что воспитывает меня. – задумчиво проговорил Даня.

– Счастлива, если напомнила вам Наталью Ивановну. Вот с ней мне очень нравится быть в родстве, как и с Иваном Павловичем.

– Любезная родственница, но я вас совсем не знаю! А лицо, ваше лицо, хоть и милое, с моим, согласитесь, мало схоже. – заметил Даня. – Признайтесь откровенно, вы придумали способ меня разыграть! Поверьте, я оценил, сам люблю фокусы и мистификации.

– Между прочим, ваша прапра… бог знает какая прабабка, была из крещенных татарских мурз, Чуфарова. Так что с моим-то лицом все понятно. А вот Варвара Сергеевна, бабушка, имела польскую кровь Разнатовских. Вы, я думаю, в нее пошли. – выдала я информацию, не думая о последствиях.

– Так кем же вы мне приходитесь? Какой-нибудь десятиюродной кузиной? – недоверчиво поинтересовался Даниил.

– А дайте вашу руку. Смотрите, вот моя рука, а вот указательный палец, ваш и мой, сравните! Вам не кажется, что они удивительно похожи? Я убеждена, что и у Лизы, вашей сестры, форма пальцев такая же. И у маленького Киры, я точно знаю. – волновалась я.

– Ну, положим… – протянул Даня.

– Хотите еще? Ладно! Вот на столе сахарница – серебряная, красивая, только, жаль, крышка сильно погнулась. Она из имения, из Дворянской Терешки, ее ваша бабка Варвара Сергеевна дала дочери Наталье Ивановне, а та подарила Лизе на свадьбу. Но она не умела беречь, и Пэр, то есть Кирилл, испортил хорошую вещь. Да и сахарница была не одна, а целый сервиз фамильного серебра. Лиза эту посуду хотела сдать в Торгсин. Может и сдала, не знаю. Нашла на чем наживаться! – с осуждением сказала я.

– Вы не можете так говорить! Хотя, о чем я? Лиза, да, вы правы, бывает поступает, как-бы это сказать… не совсем хорошо. Но, это бывает со всеми.

Не стоит строго судить. Вы совсем не знаете Лизы. – примирительно произнес Даня.

– Лично не знаю, верно. Но помните у Киплинга – «мы с тобой одной крови.», поэтому сужу. К тому же с Лизой ничего плохого не случится. Она умеет выживать при любых обстоятельствах. А Вы нет…

Даня молча смотрит на меня. У него быстро трясется нога, закинутая одна на другую. Молчу и я. Чай кажется безвкусным. Вдруг, я замечаю, КАК Даня пьет чай. Пьет, прижимая ложечку к краю чашки, не вынимая ее, как Пэр. Не по этикету, но такие знакомые жесты.

– Самый вкусный чай, я заметил, должен быть температурой 65—68 градусов по Цельсию. – глубокомысленно изрекает Даня, подняв палец к носу.

– Ну, да! Еще градусник в чай засунь! – фыркаю я про себя. И тут в дверь стучат.

– Да! Войдите! – Даня вздрагивает.

– Простите, я сейчас – говорит он, шагает к двери и выходит в коридор. А я получаю отсрочку. В голове никаких мыслей, разговор выходит не таким, как я рассчитываю. Наконец я могу оглядеться. В комнате не убрано. Это не случайный, временный беспорядок, а неустроенность, как образ жизни. Есть люди, по натуре своей «пустодомы». Даня такой. Я не сторонница стерильности в быту, но убеждена, что порядок в повседневной жизни весьма способствует душевной гармонии. У Дани в комнате такой гармонией не пахнет. Сразу хочется протереть пыльные окна, сдернуть несвежие тряпки, что криво висят, притворяясь занавесками. О них, видно, не раз вытирали руки. Стены комнаты, местам оклеенные розовой бумагой, разрисованы совершенно неприличными картинками. А рядом, совсем не к месту, висит портрет усатого полковника пушкинских времен. Я приглядываюсь. Да это же, наш родственник – Василий Колюбакин, герой войны 1812 года. Интересно, зачем он тут, у Дани? Возле печки, которую вдруг начали красить в розовый цвет, да бросили, валяются рваные сапоги. На полу у стола рассыпан табак. Везде следы запустения и безразличия к домашней жизни. Я подхожу тихонько к двери и прислушиваюсь. За ней негромко переговариваются. Вдруг дверь отворяется, а я, отскочив и краснея, оказываюсь лицом к лицу с Иваном Павловичем и Даней.